— Вперед!

Шедшие за ним солдаты остановились, охваченные ужасом, затем повернулись и побежали, оставив территорию королевским войскам.

Преследование неприятеля отнюдь не входило в намерения английского командира, ибо он отлично знал, что к американцам скоро подойдет сильное подкрепление; поэтому он велел только подобрать раненых, а затем, построив солдат в каре, приказал им отступать к стоянке кораблей. Спустя полчаса после гибели Лоутона и англичане и американцы покинули поле боя.

Когда жителей колоний призвали под ружье, командованию, естественно, пришлось послать в воинские части врачей, знакомых с хирургией, однако в те времена они были еще довольно невежественны. Доктор Ситгривс питал к этим лекарям такое же презрение, как Лоутон — к ополченцам. Теперь наш доктор бродил по полю, неодобрительно поглядывая на своих собратьев, запятых несложными операциями; однако, не найдя среди отступавших отрядов своего товарища и друга, он поспешил к тому месту, где стоял Холлистер с драгунами, чтобы узнать, вернулся ли Лоутон, и, разумеется, получил отрицательный ответ. Хирург в сильной тревоге, не обращая внимания на опасности и совсем не думая о том, что может угрожать ему на пути, торопливо зашагал через поле в тот конец, где, как он знал, произошла последняя схватка. Однажды ему довелось спасти своего друга от смерти при подобных же обстоятельствах, и он шел, втайне радуясь своему искусству, как вдруг увидел вдали Бетти Флепеган; она сидела на земле и держала на коленях голову человека, которого доктор тотчас узнал но росту и одежде, — это мог быть только капитан. Когда хирург подошел, его не на шутку встревожил вид маркитантки. Ее черный чепец валялся в стороне, а поседевшие пряди волос в беспорядке падали на лицо.

— Джон, дорогой Джон! — тихонько сказал доктор, осторожно взяв капитана за запястье, и тут же отпустил его безжизненную руку, внутренним чутьем угадывая истину. — Джон дорогой мой, куда вы ранены? Позвольте мне помочь вам!

— Вы говорите с бездыханным телом, — промолвила Бетти, покачиваясь из стороны в сторону и машинально перебирая рукой черные кудри капитана. — Ничего он больше не услышит, и не помогут ему ни ваши бинты, ни ваши лекарства. Ох, горе нам, горе! Что станется теперь с нашей свободой! Кто будет воевать и добиваться победы?

— Джон, — твердил хирург, не в силах поверить собственным глазам, — дорогой Джон, отвечайте мне, скажите что-нибудь, молвите хоть слово, только отвечайте! О боже мой, он умер! Зачем я не умер вместе с ним!

— Какой толк теперь жить и воевать, когда они погибли оба: и он и его конь! — воскликнула Бетти. — Глядите, там лежит бедное животное, а тут — его хозяин Нынче утром я сама задала корму его коню; и последний съеденный Джеком ужин был тоже приготовлен моими руками. Ох, горе, горе! Кто бы мог подумать, что нашего капитана ухлопают эти регулярные!

— Джон, дорогой мой Джон! — повторял доктор, судорожно всхлипывая. — Твой час настал, а сколько более осторожных людей пережили тебя! Но нет среди них никого добрей, никого храбрей. Ты был мне верным другом, Джон, любимым другом. Философ не должен горевать, но тебя, Джон, я буду оплакивать, ибо горечь наполняет мое сердце!

Доктор закрыл лицо руками и несколько минут сидел рыдая, не в силах справиться со своим горем, а Бетти изливала свою печаль в потоке слов, раскачиваясь всем телом и поглаживая пальцами одежду своего любимца.

— Кто же будет теперь подбадривать ребят — говорила она. — Ох, капитан Джек, вы были душой нашего полка, и с вами мы не знали, что такое опасность! Ох, никогда-то он не был привередой, никогда не бранил бедную вдову, если у нее пригорал ужин или запаздывал завтрак!.. Хлебните глоточек, дорогой, может быть, это оживит вас. Ох, нет, никогда он уж больше не глотнет из фляжки Взгляните, сердце мое, вот доктор, над которым вы столько потешались, он так горюет, бедняга, словно готов умереть вместо вас… Ох, он погиб, он погиб, а вместе с ним погибла и наша свобода!

На дороге, проходившей недалеко от того места, где лежал капитан, послышался громкий топот копыт, и тотчас появился весь виргинский эскадрон во главе с майором Данвуди. До него уже дошла весть о гибели Лоутона, и, увидев распростертого капитана, он остановил драгун и, спешившись, подошел к нему. Внешне Лоутон нисколько не изменился, по во время битвы суровые складки пролегли у него между бровей и застыли навек. Он лежал, спокойно вытянувшись, словно во сне. Данвуди взял его за руку и с минуту молча смотрел на него; но вскоре черные глаза майора загорелись огнем и на его побледневших щеках вспыхнули красные пятна.

— Я отомщу за него его же мечом! — вскричал он, пытаясь вынуть оружие из руки капитана, но ему не удалось разжать, застывшие пальцы. — Так пусть же их похоронят вместе. Ситгривс, позаботьтесь о нашем друге, а я отомщу за его смерть.

Майор поспешно вскочил на коня и двинулся вслед за врагом.

Пока Данвуди стоял возле погибшего, весь эскадрон смотрел на тело капитана Лоутона, который был всеобщим любимцем. Это зрелище глубоко взволновало драгун и зажгло в них жажду мести. Солдаты и офицеры, утратив хладнокровие, необходимое для успешного проведения военной операции, яростно пришпорили коней и помчались вслед за своим командиром.

Англичане, выстроившись в каре, посредине которого шли раненые, — кстати сказать, их было совсем не много, — медленно отступали по неровному, каменистому склону, когда их настигли драгуны. Построив конницу в колонну, Данвуди скакал по главе отряда, горя желанием отомстить и надеясь, врезавшись в каре, рассеять англичан одним ударом. Но неприятель знал, в чем его сила: крепко стоя на месте, он встретил кавалеристов штыками. Лошади виргинцев отпрянули, всадники пришли в замешательство, а задние ряды англичан открыли по ним сильный огонь и сшибли с лошади майора и нескольких драгун. Отбившись от врага, англичане продолжали правильное отступление.

Тогда серьезно, но не смертельно раненный Данвуди запретил своим всадникам преследовать неприятеля, ибо в этой неровной гористой местности их попытки были обречены на неудачу.

Теперь драгунам оставалось лишь выполнить печальный долг. Они медленно отошли в горы, увозя с собой раненого командира и убитого капитана. Лоутона они похоронили возле укреплений одного из горных постов, а Данвуди поручили нежным заботам его огорченной жены.

Прошло несколько недель, прежде чем майор Данвуди понравился настолько, что его можно было увезти домой.

Сколько раз за эти недели благословлял он минуту, давшую ему право на заботливый уход его прелестной сиделки! Она не отходила от его постели, нежно ухаживая за ним, собственноручно выполняла все предписания, назначенные неутомимым Ситгривсом, и муж с каждым часом все сильнее любил и уважал ее.

По приказу Вашингтона американские войска вскоре ушли на зимние квартиры, а Данвуди вместе с чином подполковника получил отпуск и разрешение отправиться на родину для окончательного выздоровления. Итак, все семейство Уортон удалилось с арены войны и, пригласив с собой капитана Синглтона, отправилось в спокойное и уютное имение майора Данвуди. Однако перед отъездом из Фишкила они получили письмо, написанное незнакомой рукой и сообщившее им, что Генри здоров и благополучен, а также, что полковник Уэлмир покинул континент и отправился на свой родной остров, потеряв уважение всех порядочных людей в королевской армии.

Да, то была счастливая зима для Данвуди, а на хорошеньких губках Френсис вновь заиграла улыбка.

Глава 34

Начало следующего года американцы вместе со своими союзниками провели в серьезных приготовлениях, чтобы раз и навсегда покончить с войной. На Юге Грин вел с Роудоном note 53 кровопролитные бои, которые покрыли славой полки английского военачальника, однако кончились полной победой американского, ясно доказав, который из двух генералов обладал большими талантами.